В последнее время мы можем наблюдать, как часть маргинализированной либертарно-либеральной публики слилась в одном порыве с путинской властью и восхваляет памятники, установленные последней. Чтобы расставить все точки над i, а так же не дать опорочить память героических кронштадцев образца 1917 года, наш коллектив публикует эту статью.
Кронштадт идёт!
Восстание в Кронштадте в марте 1921 года имело, по сути, те же корни, что и все крестьянские восстания. Хотя ему предшествовала волна серьезных, но быстро разрешенных забастовок, мотивация кронштадтского восстания была гораздо ближе к мотивам крестьянства, чем к недовольству остатков гродского рабочего класса. Кронштадт, конечно, был оплотом революции 1917 года, но в 1921 году он находился под сильным влиянием крестьянских настроений. Есть несколько взаимосвязанных причин, по которым он стал жертвой настроений, охвативших сельскую местность.
Во-первых, изменился состав гарнизона. В сентябре и октябре 1920 года писатель Иероним Ясинский отправился в Кронштадт, чтобы прочитать лекции 400 военно-морским новобранцам, и он был шокирован, обнаружив, что многие, «включая нескольких членов партии, были политически безграмотными, далекими от высоко политизированных ветеранов Кронштадтских моряков, которые произвели на него когда-то глубокое впечатление». Ясинский опасался, что на смену «закаленным в революционном огне» придут «неопытные, только что мобилизованные молодые моряки».
К декабрю 1920 г. на Балтийский флот прибыло только 1313 новобранцев из числа опрошенных Ясинским (при запланированном количестве 10 384 человека). Мы не знаем, сколько еще новобранцев прибыло за три месяца до взрыва Кронштадта в марте 1921 года, но мы знаем о составе некоторых других частей, базирующихся в Кронштадте, таких как 2500 украинцев 160-го стрелкового полка, набранных, в частности, из районов, дружественных к партизанам Махно и с менее чем 2% большевиков в своих рядах.
Еще одно свидетельство изменения классового состава гарнизона можно почерпнуть из разбивки социального фона большевиков в основе. В сентябре 1920 года, за шесть месяцев до восстания, у большевиков в Кронштадте было 4 435 человек, из них около 50 процентов составляли крестьяне, 40 процентов - рабочие и 10 процентов - интеллигенция. Те же цифры для партии большевиков в 1921 году: 28,7% крестьян, 41% рабочих, 30,8% белых воротничков и др. Таким образом, процент крестьян в партии в Кронштадте был значительно выше, чем в национальном масштабе. Это также было больше, чем и без того необычно высокий процент крестьян среди членов, вступивших в партию в 1921 году. Если мы предположим, что партия большевиков была более связана с рабочим классом по составу, чем база Кронштадта в целом, то кажется вероятным, что крестьяне увеличили свой вес в Кронштадте, как предполагал Троцкий.
Сэм Фарбер утверждает, что новобранцев из крестьян было бы недостаточно, чтобы изменить настроение других моряков. Он критикует троцкистскую традицию в целом и книгу Криса Хармана « Как была потеряна революция» в частности за утверждение, что «Кронштадт в 1920 году не был Кронштадтом 1917 года. Изменился классовый состав его моряков». Но даже если для аргументации мы принимаем интерпретацию свидетельств Сэма Фарбера (а он не смотрит на цифры по составу большевиков), его точка зрения имеет какое-либо значение, только если мы будем рассматривать статистику изолированно. Но на самом деле это изменение в составе повлияло на флот, связи которого с крестьянством в последнее время стали более прочными. В частности, в первые месяцы после гражданской войны, кронштадтским морякам был предоставлен отпуск. Многие вернулись в свои деревни и столкнулись лицом к лицу с положением деревни и противостоянием крестьянства с продовольственными отрядами. Степан Петриченко, лидер кронштадтского восстания, побывал в родной Украине в период с апреля по осень 1920 года. Он обнаружил, что:
"Когда мы вернулись домой, родители спросили нас, почему мы сражаемся за угнетателей. Это заставило нас задуматься."
На самом деле Петриченко настолько разозлился, что попытался примкнуть к белым, но ему отказали только из-за того, что он на короткое время был членом Коммунистической партии.Многие другие моряки, вернувшись в села, пережили схожие с Петриченко переживания, о чем свидетельствуют сотни писем в Бюро жалоб Балтийского флота. Вот слова одного из матросов с «Петропавловска», линкора восстания:
"У нас обычное крестьянское хозяйство, ни кулацкое, ни тунеядское; но когда мы с братом вернемся из службы в Советской республике, люди будут насмехаться над нашей разрушенной фермой и говорить: «Для чего вы служили? Что дала вам Советская республика? "
Дезертирство начало расти, и отпуск был отменен. К 1921 году флот разваливался как организованная военная сила. Именно связи флота с крестьянством стали основой восстания, но другие факторы усугубили ситуацию. Одним из факторов была идеология кронштадтского гарнизона. Даже в свои героические дни гарнизон имел ультралевую форму. Многие кронштадцы встали на сторону левых коммунистов во время Брест-Литовска, некоторые из них присоединились к восстанию ЛСР летом 1918 года. Они выступали против реквизиции продовольствия в 1918 году и были яростными противниками дисциплины, подобной красноармейской.
Еще одним фактором восстания стало падение влияния большевиков в Кронштадте. Многие из лучших большевистских боевиков 1917 года пали во время гражданской войны, и за шесть месяцев до начала восстания партия потеряла половину своих членов в гарнизоне. Когда восстание разразилось, моряки захватили линкоры и гарнизон.
С самого начала было ясно, что накопившееся давление не приведет к легким решениям.
Действительно, в Петрограде Зиновьев уже практически снял самые ненавистные аспекты военного коммунизма в ответ на забастовки. Ответ кронштадтских моряков содержался в их «За что мы боремся» :
"В борьбе с коммунистами нет золотой середины ... Они делают вид, что идут на уступки: в Петроградской губернии сняты блокпосты и выделено 10 миллионов золотых рублей на закупку продуктов ... Но нельзя быть обманутым ... Нет, золотой середины быть не может. Победа или смерть!".
Настойчивые утверждения кронштадтцев о том, что они борются за «третью революцию», свободу слова и «советы без партий», убедили многих историков в том, что это восстание коренным образом отличалось от восстаний белых. Но нужно быть осторожным, чтобы точно проанализировать разницу между сознательными целями повстанцев и возможным результатом их действий. Большевистский режим по-прежнему опирался на раздробленные остатки рабочего класса. Обращения кронштадтских матросов к петроградским рабочим практически не встретили отклика. Моряки олицетворяли недовольство крестьян военным коммунистическим режимом, но в Кронштадте не было общенациональной организации, и никакое другое крестьянское восстание не воспроизводило требования кронштадтцев.
Если бы требования кронштадтцев о «советах без партий» были реализованы, они выразили бы яростную, стихийную неприязнь крестьян к большевикам в частности и к городам в целом. Однако после падения большевиков к власти пришли бы не умеренные социалисты. В любом случае они были слабее большевиков, и там, где они пытались управлять небольшевистскими территориями, они снова и снова уступали (и часто помогали) военной диктатуре капиталистов.
Белые, хотя их армии и были разбиты в полевых условиях, все еще не закончили - как показывает эмигрантский ответ на восстание Кронштадта. В вакууме, который должен был последовать за падением большевиков, белые были единственной оставшейся политической силой, которая могла бы получить бонус.
Белые сразу это почувствовали. Они предсказывали восстание в Кронштадте, и Белый национальный центр за границей изо всех сил старался обеспечить кронштадтцев едой, собрав в общей сложности почти 1 миллион французских франков, 2 миллиона финских марок, 5000 фунтов стерлингов, 25000 долларов США и 900 тонн муки за кратчайшее время.
Действительно, Национальный центр уже строил планы для сил французского флота и генерала Врангеля, который все еще командовал 70 000 человек в Турции, высадиться в Кронштадте, если восстание увенчается успехом. Когда стало ясно, что восстание было изолированным, Петриченко был вынужден смириться с реальностью баланса классовых сил. 13 марта Петриченко телеграфировал Дэвиду Гримму, главному агенту Национального центра и официальному представителю генерала Врангеля в Финляндии, с просьбой о помощи в доставке еды. 16 марта Петриченко принял предложение помощи от барона П. В. Вилкина, соратника Гримма, которого «большевики справедливо назвали белым агентом». Никакая помощь не достигла гарнизона до того, как он был разгромлен, но волна событий толкала моряков в объятия белых, как те всегда и подозревали.
После подавления восстания связь между лидерами восстания и белыми стала еще более заметной. Пауль Аврих, историк, симпатизирующий кронштадтскому восстанию, говорит, что есть «неопровержимые доказательства» того, что руководство восстания пришло к соглашению с белыми после того, как они были подавлены, и что «нельзя исключать возможность того, что это было продолжением давних отношений ».Сам Петриченко связался с Врангелем, в очередной раз используя Гримма в качестве посредника. Он объединил свои силы с Врангелем, вербовав моряков в подпольную контрреволюционную боевую организацию в Петрограде. Далее Петриченко предложил Врангелю использовать лозунг «Советы без коммунистов», но только как «удобный политический маневр». Как только большевики будут побеждены, «лозунг будет отложен, и будет установлена временная военная диктатура». Баланс классовых сил наконец привел в соответствие идеологию и реальность.
Большевикам ничего не оставалось, как подавить восстание. Если бы они подождали, лед в Финском заливе растаял бы, и линкоры могли атаковать Петроград. Битва за гарнизон была кровопролитной, особенно для большевиков. Когда они шли по льду, орудия линкоров и островных крепостей срезали их в перекрестных полях огня. Сотни красноармейцев исчезли сквозь проруби во льду. В числе погибших - 600 кронштадтских моряков, включая расстрелянных после захвата базы, и от 4 до 10 тысяч красных, в том числе 15 из 320 делегатов X съезда партии большевиков, присоединившихся к штурму. Как сказал Троцкий, это было трагической необходимостью.
Конец военного коммунизма настал бы независимо от того, восстал Кронштадт или нет. Но восстание совершенно ясно дало понять, что эпоха закончилась. Кронштадтские события были подобны вспышке молнии, которая бросила на действительность больше света, чем что-либо другое », - сказал Ленин. Десятый съезд партии принял новую экономическую политику (НЭП), положившую конец реквизиции зерна. Ленин сказал съезду: «Только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию до тех пор, пока революция не произойдет в других странах». НЭП был отходом от военного коммунизма, который сам по себе был отходом от политики, принятой сразу после Октябрьской революции. Чем дольше революция оставалась изолированной и чем более отчаянными были экономические условия в России, тем серьезнее и опаснее становилось отступление.